Введение

ЧЕЛОВЕК КАК МОРАЛЬНОЕ СУЩЕСТВО

Уважаемые читатели!

Эта книга посвящена рассмотрению человека как мо­ рального существа.

Чтобы раскрыть такой сложный и неоднозначный фе­номен, каким является Homo moralis, необходимо хотя бы коротко остановиться на родовых особенностях чело­века, которые позволяют ему не только слыть, но и ре­ально быть субъектом нравственного поведения. Кроме того, надо выяснить, что такое мораль, дать ей опреде­ление, и лишь затем можно приступить к самому главно­му и интересному - к анализу тех этических понятий, которые призваны выразить все богатство и противоре­чивость повседневной нравственной жизни.

Разумеется, моральная проблематика не исчерпывает­ся теми темами, которые составляют основу моего лекци­онного курса. Она неисчерпаема, как неисчерпаем чело­веческий опыт. Однако я постаралась выбрать для вас те моральные сюжеты, которые актуальны в любые времена и проходят через всю человеческую историю. Темы доб­ра и зла, свободы и ответственности, долга и совести, смысла жизни так же важны и актуальны сегодня, как и тысячу лет назад. Я надеюсь, мои читатели, что они не оставят вас равнодушными.

Итак, обратимся к специфике человека, которая оп­ределяет его возможность быть моральным. На первый

взгляд, человек - одна из разновидностей многочислен­ных животных видов, обитающих на Земле. По словам древнегреческого мыслителя Аристотеля, «материя обла­дает аппетитом к форме», и в природе мы видим множе­ство зверей и птиц, рыб и насекомых, не похожих друг на друга, наделенных разным обликом, расцветкой и нра­вом. Все они - конкретно-чувственные, эмпирические, плотские создания, связанные в целостное единство эко­логическими законами. Человек тоже состоит из плоти и костей, тоже хочет есть, стремится размножаться и под­чиняется в своем развитии диктату генетического кода. В чем-то он очень похож на своих «меньших братьев» - он так же страдает и так же умирает. И все-таки человек есть нечто принципиально иное, ибо биологические за­коны - лишь фундамент, на котором строится здание человеческого бытия, только предпосылка для разверты­вания мира культуры, который дает человеку возможность обладать самосознанием, свободой и моралью.

Наличие этих особых характеристик человека всегда резко выделяло его из животного окружения, делало ка­чественно другим, странным пришельцем, как бы гостем из другого измерения.

Культура - это такой способ выживания и развития, при котором не человек пассивно приспосабливается к при­ роде, а, напротив, он приспосабливает природу к себе. Биологически человек слабее других живых существ - у него нет мощных когтей и клыков, у него длинное дет­ство, когда ребенок нуждается в помощи окружающих, наконец, человек - это «голая обезьяна», не прикрытая шерстью от ветров и морозов. Но культура - предметно-практическая деятельность, труд - позволили человеку стать самым могущественным существом на планете, по­тому что он создал орудия и инструменты - продолже­ние и усиление своих потенциальных возможностей. При их помощи он засеял поля, построил жилища и создал машины - положил начало всему миру современной ци­вилизации. При этом человек уже не действовал соглас­но лишь узкой генетически заданной биологической про-

грамме. Он вырвался за пределы чисто природных зако­нов в «надбиологическое» и смог творить не только со­гласно «меркам своего вида», но согласно меркам любо­го вида, универсально, в том числе и «по законам красо­ты» (К. Маркс). Культура - это появление принципи­ально новых отношений между «особями», которые те­перь уже не просто «члены стаи», но люди. Члены обезь­яньей стаи общаются исключительно по поводу своих природных нужд, их естественный интерес не простира­ется дальше, а предметом человеческого общения стано­вится совместная деятельность, которая лишь косвенно увязана с удовлетворением физических потребностей. Возникает собственно человеческое общение, подчинен­ное традиции и моральным законам. Рождается человек как моральное существо. Не слепые биологические по­буждения, а нравственность становится теперь той силой, которая упорядочивает поступки, страсти и мысли.

Мораль, или нравственность (что в нашем разговоре бу­дет одно и то же), - это совокупность норм, ценностей, идеалов, установок, которые регулируют человеческое поведение и являются важнейшими составными культу­ры. Особенностью морали является то, что для своего ус­пешного действия она должна быть глубоко усвоена челове­ ком, должна «войти в его душу», стать частью внутреннего мира. Человек морален только тогда, когда нравственное поведение становится органичным для него, и ему не ну­жен надсмотрщик, который проверяет и понукает. Поскольку моральный аспект есть у любых человеческих действий и отношений (кроме чисто технических), постоль­ку в любой сфере жизни мы сталкиваемся с моралью как «внутренним голосом» человека, который помогает ему нравственно вести себя в самых различных ситуациях.

Моральная регуляция носит оценочно-императивный характер, это значит, что мораль всегда оценивает и по­велевает. Она велит поступать согласно добру и запреща­ет следовать злу, поощряет доброе, справедливое поведе­ние и светлые благожелательные мысли, а осуждает зло­деяния и дурные темные страсти.

В центре морали стоит соотношение должного и суще­ го. Мораль всегда показывает нам сущностно необходи­мый порядок вещей, идеальное положение дел, то, к чему мы обязаны стремиться. Животные не ведают идеалов, они следуют заданному стереотипу, а человек - суще­ство открытое, незамкнутое, и он всегда устремлен к при­знанным в культуре образцам и идеалам, постоянно со­относит себя с ними, нередко осознавая свое фактичес­кое несовершенство. «Я не такой, как нужно, но я стану таким!» - сказать так может только представитель рода Homo sapiens.

Мораль оказывается возможной потому, что человек, живущий в культуре и общающийся с себе подобными, обладает самосознанием. Он отделяет себя от мира, об­ладает чувством «я», переживает себя как целостность, отличную от всего иного. Только такой суверенный субъект способен определенным образом относиться к своим поступкам, чувствам и мыслям, оценивать их, брать на себя ответственность за совершенное. Самосознание дает людям понимание их смертности, конечности, и это тоже способствует моральной рефлексии, ибо осознавае­мая смерть - это тот рубеж в будущем, до перехода через который надо успеть стать на путь добра. Смерть имеет обязывающее значение - она обязывает к непрестанно­му моральному усилию ради других людей, ради совер­шенствования собственной души и ради торжества выс­ших начал в мире.

Моральность человека тесно связана с его способнос­тью к свободному выбору. Он выражается прежде всего в умении людей дистанцироваться от эгоистических мате­риальных и физиологических нужд, дабы подчинить по­ступки нравственным правилам и принципам. Людям дано не просто «переживать» некий опыт, но и морально относиться к своему переживанию, например, подавлять свой страх и поощрять храбрость. Свободный выбор - это выбор, освобожденный от неотвратимого влияния внешних и внутренних обстоятельств, это акт личного решения, выражение индивидуальности субъекта. Кро-

ме того, свобода выбора является важным моментом уже собственно морального поведения. Конечно, у воистину нравственной личности существуют устоявшиеся мораль­ные привычки и может срабатывать моральная интуиция - то, что действует как бы автоматически. Но внераци-ональные формы моральности не всегда пригодны. В сложных ситуациях, когда сталкиваются равнозначные ценности (долг и любовь, дружба и правдивость и т. п.), мы вынуждены думать, размышлять, взвешивать «за» и «против». Именно здесь и реализуется наша способность свободно выбирать, изъявлять свою нравственную волю.

Человек как моральное существо живет, конечно, в реальном мире, полном противоречий и несовершенства. Он подчиняется тому типу нравственности и тем отно­шениям, которые приняты у его народа, в его общине или государстве. А нравы в истории человечества неред­ко бывают крайне жестоки: не только гунны и варвары, но и современные «просвещенные народы» частенько агрессивны и руководствуются суровой нетерпимостью ко всему, что не в чести у них самих. Однако внутри прак­тически любой конкретно-исторической моральной сис­темы существуют зерна, искорки «высокой морали».

«Высокая мораль» - это совокупность общечеловечес­ ких установок на бескорыстное, справедливое и благоже­лательное отношение к любому человеческому существу. Даже если оно презираемо или ненавистно с точки зре­ния «здешней» и «сегодняшней» совокупности нравов. «Высокая мораль» - сердце всякой подлинной мораль­ности, это лучшее, что выработало человечество в своей нравственной истории. Поэтому в реальной жизни мы всегда сталкиваемся с взаимодействием как минимум трех компонентов, определяющих поведение человека: это, во-первых, действие простых биологических и материаль­ных потребностей, толкающих индивида по грубо эгоис­тическому пути, во-вторых, это совокупность конкрет­но-исторических традиций и моральных установлений, так или иначе ориентирующих индивидов на приоритет груп­повых интересов, и, в-третьих, это повеления высокой

морали, говорящей от лица человечества как целого и нередко - от имени Бога. Сложная динамика этих трех составных и определяет облик нравственного поведения и внутреннего мира конкретных людей. От того, что именно преобладает, зависит практическая моральность каждого из нас.

Говоря о человеке как моральном существе, не надо забывать, что моральные установки не висят в воздухе, они тесно переплетены с человеческой психологией и ре­ализуются в поведении через психологические механиз­мы. Люди не просто выполняют моральные законы или не выполняют их, они надеются и верят, стремятся и сомневаются, радуются и гневаются, находят или не на­ходят в себе силы для движения к моральному идеалу. Именно поэтому здесь я веду разговор не просто о «кате­гориях этики», которые откристаллизовались в теории, но о том, как важнейшие моральные сюжеты участвуют в жизни людей.

Моральное существо Человек проходит свой жизнен­ный путь, проживает свою судьбу, непрерывно соприка­саясь с добром и злом, свободой и ответственностью, че­стностью и справедливостью, он заботится о своем досто­инстве, взыскует любви, воспитывает детей. Обратимся же к этому богатству нашей жизни, полной страстей и

Лекция 1 ПУТИ ДОБРА И ЗЛА

Золотухина-Аболина Е.В.
 В.В. Налимов

Москва: ИКЦ «МарТ»; Ростов н/Д: Издательский центр «МарТ», 2005. - 128 с.
Серия Философы XX века. Отечественная философия

PDF 3,4 Мб

Качество: сканированные страницы + текстовый слой + интерактивное оглавление

Язык: русский

Книга посвящена жизни и творчеству выдающегося отечественного ученого и философа Василия Васильевича Налимова. Это первое краткое и достаточно популярное изложение философского наследия В.В. Налимова, которое содержится в ряде его работ, выходивших в свет в 70-90-е годы XX века. В книге раскрываются эзотерические истоки оригинальной концепции языка и сознания, принадлежащей В.В. Налимову, описываются ее основные теоретические положения. Дается изложение понимания В.В. Налимовым судеб России, раскрываются его воззрения на Тайну мироздания. В конце книги приведены фрагменты работ В.В. Налимова, что позволяет читателю познакомиться с его стилем и приобщиться к его идеям непосредственно «из первых рук».
Книга предназначена как для философов-профессионалов, так и для самого широкого круга читателей, интересующихся отечественной философией.

Василий Васильевич Налимов (1910-1997) - необычный автор. На фоне множества философских публикаций, нередко представляющих собой слитную труднорасчленимую массу, его работы всегда выделялись «лица необщим выраженьем». Да, порой они могут шокировать, пугать математикой, представляться странными и даже скандальными - смотря кто и с каких позиций их читает - но во все времена книги Налимова были непререкаемым свидетельством яркости и оригинальности его личности.
Василий Васильевич создал целый философский мир, свой интеллектуальный универсум, богатый образами, размышлениями, идеями. Быть может, этот философский универсум особенно интересен оттого, что, предлагая собственное видение действительности, автор ни на минуту не останавливается на достигнутом, не замораживает свои взгляды в качестве «истины в последней инстанции», а, напротив, постоянно задается все новыми и новыми вопросами (вопросы, как он убежден, сами по себе вносят новизну в наше мышление). Он неизменно повторяет в своих книгах, что вопросов у него больше, чем ответов, и это будит мысль читателя, заставляет пускаться вслед за ним в увлекательное мыслительное путешествие в поисках нового, вероятностного понимания реальности. В.В. Налимов с полным правом стоит в одном ряду с такими выдающимися представителями отечественной философской мысли как М.М. Бахтин, А.Ф. Лосев, Ю.М. Лотман, Л.Н. Гумилев.
В.В. Налимов - ученый энциклопедических знаний - явление столь редкое в современной официальной науке, где анализ и узость проблематики приветствуются куда больше, чем синтез и интегративное схватывание проблем. О днако работы Налимова показывают, что времена энциклопедистов не прошли, и в наше время тоже можно быть в равной степени сведущим в математике и философии, физике и эзотерике, в психологии и языкознании, сочетать естественнонаучные эксперименты с медитативным экспериментированием в рамках внутреннего мира. Налимов - синтетик по складу ума, он стремится свести воедино и объединить математику, философию и эзотерику, найти точки их соприкосновения и взаимного прорастания.

Главная > Документ

Е.В. Золотухина-Аболина «Повседневность и другие миры опыта» М., 2003. О чувстве смысла Речь пойдет о смысле жизни. Когда-то давно, в юные послестуденческие годы вопрос о смысле жизни представлялся мне крайне мудреным, элитарно-философским и совершенно непонятным. «Смысл жизни»? Что-то такое туманное и высокопарное, некая странная надбавка к обычному человеческому существованию, которое протекает в заботах и хлопотах; в стараниях достичь то одной, то другой вполне ясной цели. Жизнь богата и увлекательна, в ней столько интересных вещей, которые надо понять и прочувствовать: надо стать хорошим преподавателем, найти свою любовь, посмотреть мир... Размышление о дополнительном и как бы парящем над жизнью общем «смысле» выступало для меня чем-то вроде средневекового спора о том, сколько ангелов удержится на острие иглы... Но, поскольку выражение «смысл жизни» звучало красиво, то на моих первых лекциях, я, сурово глядя на аудиторию, говорила: «Каждый человек, если он существо мыслящее, в какой-то момент задумывается о смысле жизни...» Публика в зале втягивала голову в плечи, ибо каждый мгновенно прикидывал в уме, а задумывался ли он над тем, в чем смысл его жизни... И оказывалось, что нет. Но ведь совсем не хочется выглядеть немыслящим существом. Именно поэтому кто-нибудь совершенно в духе времени изрекал с места, что смысл жизни - в труде... Со временем, проходя один за другим этапы собственного жизненного пути, читая книги, посвященные смыслу, я стала понимать, что тема смысла жизни не относится к разряду элитарных забав, к области изысканной «игры в бисер». Смысл жизни - самая насущная вещь на свете, хотя выразить его в словах очень и очень трудно, ибо его содержание не полностью вмещается в рациональные формы, отчасти сливаясь с самой жизнью, ее малыми и большими заботами. Он совпадает с желанием жить, с настроением и общим эмоциональным тоном. Смысл жизни – не реестр даже самых высоких и достойных задач (хотя может включать в себя эти высокие задачи), это - состояние сознания, позволяющее человеку справляться с трудностями, преодолевать препятствия и в полной мере радоваться собственному бытию. Такое значение термина «смысл жизни» лучше всего узнаешь из личного опыта, ибо теоретическое знание не дает постигнуть его во всей полноте. Кроме того, я поняла, что даже мыслящий человек совсем не обяза-тельно задумывается о смысле своего бытия. Здесь неуместен философский ригоризм, требующий от каждого неутомимой рефлексии. К вопросу о смысле человек приходит, как правило, не от хорошей жизни: абсолютное большинство смысложизненных раздумий спровоцировано хотя бы кратковременной смыслопотерей. Люди, в судьбе которых никогда не терялся смысл, которые ни разу не выпускали из рук его животворящей нити, занимаются чем угодно, кроме размышлений о смысле: строят дома, рожают и растят детей, воюют, пишут стихи. Смысл со всей обоймой его положительных переживаний, быть может, задан им культурой или передан семьей, или они сами нашли его на витиеватых путях индивидуального развития, но в любом случае он есть, имеется в наличии. И тогда нет нужны искать его или намеренно подвергать анализу собственную эмоционально-смысловую сферу, как незачем пристально обследовать здоровый, хорошо функционирующий организм. Поиск смысла возникает по мере необходимости, и так происходит даже у философов, которые, казалось бы, должны раздумывать о подобных вопросах в силу профессиональных занятий. Человек ищет смысл, когда мир побуждает его делать это, а случается это достаточно часто, и в особенности, когда череда социокультурных кризисов вызывает серию кризисов экзистенциальных. Но что мы имеем в виду, говоря о смысле жизни? Речь идет о системе значимых ориентиров, которые оборачиваются мотивами нашей де-ятельности и поведения, а также сохранения и воспроизведения самой нашей жизни. Смысл жизни может быть субъективным или интерсубъективным, но никогда - объективным в смысле объективности как независимости от внутреннею мира. Как отмечают многие авторы, пишущие о смысле, феномен смысла близок к феномену цели, но не совпадает с ним. Цель - образ желаемого будущего, а смысл - это значимость чего-либо для нас: в данном случае значимость самой жизни, собственного «я», коммуникации, окружающего мира. В определенном отношении цель производна от смыс-ла: я хочу от будущего не чего попало, а того, что много для меня значит, что имеет важный смысл. Впрочем, смысл, в свою очередь, может актуализироваться и пробуждаться поставленной целью. Смысл жизни, как я его понимаю, всегда помещает нас в систему отношений с окружающей действительностью, он всегда связан с «трансцендированием» (В. Франкл) и отвечает на вопросы «зачем?», «ради чего?». Задача этой статьи - показать смысл жизни как особое чувство, как состояние внутреннего мира, которое не может быть сведено к своей со держательной, рационально-выразимой составной, к одному лишь сознатель ному поиску системы целей. Можно сказать, речь пойдет о внерациональной природе смысложизненных переживаний. Интенциональный характер смысла являет себя прежде всего в своеобразных переживаниях и лишь потом рефлексируется, получая отчетливый образ и понятийное выражение. Итак, смысл жизни - это не только совокупность значимых содержаний, но прежде всего характер нашего актуального отношения к этим содержаниям, когда значимость выражает себя в наличных здесь-и-сейчас позитивных эмоциях. Без эмоционального вклада со стороны самого субъекта, без его живого отклика все значимые ценностные программы останутся только схематикой. Ценности и ценностные программы являют собой лишь более или менее удачные декларации, пока они не стали «личностным смыслом», не оживлены и не одушевлены индивидуальной субъективностью. Действительно, для одних людей альтруизм способен дать жизненный смысл, а другие отнесутся к нему критически или безразлично. Для того чтобы одушевить свою жизнь преданностью делу, надо сначала обрести такое дело, которое способно зажечь твое воображение и вызвать позитивный отклик. Если бы найти такое дело было просто, проблемы смысла жизни просто не существовало бы. То же самое относится к самоактуализации. Ее пути или не обретаются вовсе, или обретаются спонтанно и в этом редко участвует рационально промысленная программа. Сама по себе ценностная программа слаба без нашей очарованности ею, без страсти и воображения, без горячего интереса, который рождается из таинственных глубин личности. Смысл жизни вспыхивает на пересечении ценностно-мотивационных программ и личного переживания, и он горит ровным и неугасимым пламенем, пока не изменяется ни первый, ни второй его компонент. То, что смысл жизни - это не только «мысль о жизни», говорят многие исследователи смысла. В своей интересной фундаментальной работе «Психология смысла», содержащей обстоятельный обзор точек зрения на смысл» Д.А. Леонтьев пишет: «Среди представлений разных авторов о внутреннем строении и динамике смыслов трудно выделить общие положения, за исключением идеи ситуативной изменчивости смысла и зависимости его от актуального состояния субъекта (К. Левин, Л. Нистедт, Э. Петерфройндт) и подчеркивания того, что смысл не всегда понятийно репрезентирован, не всегда осознан и не всегда может быть четко выражен доступными средствами (З.Фрейд, А. Адлер, В. Франкл). В данном случае подчеркивается именно внерациональное бытие смысла, его неоднозначная связь с логическими и вообще вербальными формами. Что же чувствуем мы, когда переживаем наличие жизненного смысла? Попытаемся ответить на этот вопрос, описывая совокупность смыслосозидающих переживаний, предъявляя короткую феноменологию эмоциональных форм, в которые облечены ценностные ориентиры. 1. Наличие смысла жизни выражается в переживании интереса к миру, к людям и к себе самому. Чувство интереса каждый из нас хорошо знает по собственному опыту, хотя описать его достаточно сложно. Смыслонаполненно и интересно - практически одно и то же. Когда человек говорит: смысл моей жизни в том, чтобы вырастить детей (от-равить жизнь недругу, разрушить Карфаген, открыть новые законы Вселе-нной, спасти побольше бездомных котов и т.д.), это значит, что он пристально и неотступно интересуется детьми, недругом, Карфагеном, наукой, котами и старается так или иначе повлиять на их бытие. Иметь смысл жизни - значит стремиться воплощать свои интенции в каких-то конкретных поступках, переживаниях, мыслительных акциях. Смысл жизни может быть связан с интересом к самым разным ве-щам, в идеале он включает целую совокупность устремлений, некую интегральную целостность, в которой взаимосвязаны пробуждающие наше внимание ценности личности. Однако порой интерес в силу обстоятельств концентрируется на одной какой-либо сфере жизни и она становится смыслообразующей. Так, человек, который в силу состояния здоровья лишен интереса к чувственно-физической стороне бытия, может обрести полноту смысла в теоретическом познании, которое остается ему доступным, или в утверждении некой идеологии (примеры тому ученый Стивен Хокинг и писатель Николай Островский). Остается непонятной до конца природа смыслообразующего интереса. Почему нечто становится для нас интересным? Именно для нас и именно это? Каков механизм возникновения смыслосозидающего интереса? Как понять интересное, если речь идет не о теории, а о повседневной реальности? Видимо, смыслонаполненный интерес возникает тогда, когда то, что для нас значимо, присутствует в нашей жизни, но его присутствие недостаточно и не может вызвать пресыщения. Эта недостаточность ценимых нами благ, их всегдашняя нехватка и будит интерес-смысл, направ-ляет луч внимания на «драгоценное-вечно-недостающее». Нехватка ис-тинного знания, деятельного самоутверждения, любви, а также чего угодно иного зажигает в душе смысловой огонь, делает то или иное яв-ление бесконечно интересным, а вместе с ним в большей или меньшей степени интересной становится и вся остальная жизнь. 2. Второй эмоционально-чувственный момент, свойственный наличию смысла жизни, это ощущение будущего . Осуществление смысла-интереса практически невозможно вне времени, оно требует пережива-ния темпоральной открытости. Чувство перспективы в яркой форме присуще детству. Хотя человек не знает, сколько он проживет, в детстве он отчетливо переживает виртуально существующую «долгую и прекрасную жизнь». Поэтому в детстве, если ис-ключить рассмотрение психических патологий, люди, как правило, не теряют чувство смысла. Они могут страдать, горевать, испытывать тяго-ты, но спектр пока не реализованных манящих возможностей остается, и он дает ощущение надежды и смысла, который манит к себе из буду-щего. Впрочем, переживание темпоральной перспективы как важнейшей составной смысла жизни возможно в любом возрасте. И в девяносто лет человек может строить планы и воспринимать жизнь как долгое и увле-кательное путешествие. 3. Третий момент, характеризующий чувство смысла жизни - это спонтанное ощущение радости и эмоционального подъема. Собственно, радость как таковая – вообще явление, связанное со смыслом, с осознанием причастности к значимому, с продуктивной деятельностью (Э. Фромм). Смысл жизни и радость неразделимы. Если, схватывая смысл конкретной неблагоприятной для нас ситу-ации, мы можем огорчиться, расстроиться или разгневаться, то, чувствуя, что наша жизнь имеет смысл, мы неизменно ощущаем радость и подъем. Так происходит даже тогда, когда по содержанию смысл достаточно страшен (отомстить врагу, извести со свету того, кому завидуешь) или не-пригляден, незавиден (обеспечить своими силами уход за собой, выжить любой ценой). Не стоит забывать, что и смысл и радость смысла отнюдь не всегда бывают морально-позитивными. Смысл жизни есть и у людей жесто-ких, злых, несправедливых, и этим смыслом часто становится утверж-дение собственной власти, осуществление насилия над другими, реали-зация собственных садистических желаний. Поэтому и радость, связан-ная со смыслом, отнюдь не походит в этом случае на мирную благорасположенность. Это злая радость, это грозное утверждение собственных замыслов и стремлений. По большому счету подобный смысл и подобная радость «неподлинны», ибо они далеки от гармоничных гуманных отношений с миром. Однако в мире много неподлинного, и в то же время вполне реального, поэтому мы не можем сбрасывать со счетов тот факт, что множество людей руко-водствуются деструктивными смыслами и радуются, переживая осмыс-ленность своей жизни. 4. Четвертым компонентом и формой проявления смыслового пе-реживания является ощущение себя частью целого, важным и значимым компонентом сложной системы отношений - семейных, любов-ных, государственных, этнических, культурных, космических и т. д. Как мы уже отмечали, смысл связан с трансценденцией - выходом за рамки собственного локального «я». Ощущение себя вышед-шим за пределы «эго», связанным мириадами ни-тей с другими субъектами и с миром как гигантским одушевленным образованием, совпадает с чувством глубокой осмысленности собственной жизни. Даже самые завзятые эгоцентрики и индивидуалисты имеют некую «референтную группу», в рамках которой они видят свое место, ценности которой они разделяют. Эта группа может существовать только в памяти человека, в его воображении, в текстах культуры, но он непременно должен присутствовать для того, чтобы мы не впадали в состояние бессмысленности и непрео-долимого абсурда. Даже полуфантазийный идеал мага-герметика, дос-тигшего полной независимости от всего конечного и земного, включает представление о месте в группе: мы - маги, в отличие от других - про-стых смертных. Абсолютное одиночество было бы абсолютной смысло-вой смертью, так как абсолютное внутреннее одиночество не может иметь ни ценностей, ни ориентиров. Субъективно встроенность в систему отношений может восприни-маться как ощущение «уютности мира», его приспособленности для нас и человекоразмерности. Человекоразмерность мира означает непосред-ственное переживание «своего места под солнцем» как пристойного и значимого, уважаемого и одобряемого. Собственная определенность в понятной системе координат вызывает глубокие положительные эмо-ции. Существование смысла жизни именно в форме чувства, непосред-ственного переживания очень важно, так как сама природа высших цен-ностей не дает им возможности постоянно выступать в рациональной,
понятийной, четко отрефлексированной форме. Там, где мы вербально выражаем наши высшие смыслы, питаемся словесно обозначить фун-даментальные жизненные цели, мы сталкиваемся с крайней размыто-стью того, что светит нам из «мира ценностных идей». Каждая высшая ценность оказывается похожа на солнце, которое сияет мириадами лу-чей, изливает бесконечное множество конкретных образов, самодвижу-щихся и изменчивых, рождает многомерные миры. Что можно иметь в виду, говоря «я хочу быть счастливым»? Или «я хочу жить интересно»? В
каждую такую фразу входят множество уже реализованных и еще не осу-ществленных возможностей, таких, которые в настоящий момент, быть может, даже невозможно помыслить. Когда я говорю «я хочу быть счас-тливой, вольно или невольно имею в виду ситуации, о которых пока не имею представления, которые еще не созрели и не явились в своем
завершенном виде. Какие события грядут? Какие обстоятельства или поступки вызовут ощущение счастья? Что за ценности, быть может, выдвинутся для меня на первый план? Мы меняемся с каждым днем, и нужна недюжинная рефлексия, чтобы отследить в рациональной меру реализа-ции каждой смысловой интенции. Но чувство смысла как индикатор указывает нам, на верном ли мы пути к воплощению наших ценностей, к их творческой реализации в ходе жизни. Какие же факторы оказываются способны поддерживать в нас чув-ство смысла? В данном случае мы будем говорить о необходимости поддержки в ситуациях, когда человек не переживает сокрушительных ударов судьбы, не переживает тех тяжелых смысловых кризисов. Речь пойдет, скорее, о «малых смыслопотерях», которые случаются почти с каждым, независимо от его внешнего жизненного успеха. В просторе-чий «малые смыслопотери» называют скверным настроением, хандрой, порой - скукой или безосновательной тоской. Часто подобное плохое настроение проходит само, но иногда оно затягивается, окрашивая мир в серые краски бессмысленности, превращая повседневную жизнь в рутину, в череду однообразных дней, которые проходят, оставляя в душе ощущение пустоты. Если чувство смысла мы описали через характеристики интереса, ощущения будущего, спонтанной радости и нахождения собственной ячейки в социальных и космических «сотах», то облик «малой смысло-потери» характеризуется всеми этими факторами со знаком минус. Тоска и скука связаны с отсутствием интереса к чему бы то ни было, когда человек действует лишь по обязанности и по привычке, не испытывая
от жизни никаких позитивных эмоций, тяготясь необходимостью никчемных усилий. Это безрадостное время, когда будущее видится как ту-пик, как бесконечный повтор неинтересного «сегодня». Наконец, тос-ка часто связана с чувством одиночества, с психологическим выпадением из системы отношений с Другими и утратой ощущения причастности к мировому целому. В этой статье я ограничусь лишь указанием на сами факторы, способствующие восстановлению чувства смысла, которые чаше всего возникают спонтанно или бывают найдены самим человеком в ходе его личностных поисков. Намеренные поиски нередко дают эффект: уже в давние времена тяжело заскучавшему человеку предлагали сменить обстановку, развлечься, попутешествовать, завести знакомства - то есть расширить свой кругозор и обрести новые перспективы. Итак, сам приход в нашу судьбу новых людей, новых обстоятельств и новых событий делает очень важную вещь: будит интерес к жизни, словно за ниточку вытягивающий за собой смысл. На фоне однообразия, повторения, факелами вспыхивают новые встречи, новые пейзажи, новые отношения, которые притягивают к себе внимание, во-влекая человека в коммуникацию с миром. Происходит не только открытие новых обстоятельств и персонажей, но и самооткрытие. Порой роль лекарства от смыслопотери выполняют различные факторы депривации: утрата привычных благ. Многократно отмечалось, что в тяжелых ситуациях - во время войн и стихийных бедствий - количество депрессий сокращается, так как смыслом в данном случае автоматичес-ки становится само выживание. Этим, видимо, объясняется и страсть некоторых людей к экстремальным видам спорта, к альпинизму, к по-стоянному самоиспытанию, которое возвращает чувство смысла, утра-чиваемое в спокойной обстановке. Однако мне хотелось бы указать на более мягкие и вписанные в по-вседневность моменты, помогающие нам преодолевать «малые смыс-лопотери». Первый из них - любовь. «Легко сказать! - может ответить мне читатель. - Где же ее взять-то?» Не знаю. Я ведь предупредила, что далека от практических реко-мендаций, тем более в вопросах, которые решаются не нами, а некими таинственными инстанциями - Богом, судьбой. Но хочу подчеркнуть: речь идет о той любви, которую чувствуете вы, а не той, которую некто испытывает к вам. То есть хорошо, конечно, когда любовь оказывается взаимной, это самый прекрасный и благополучный вариант, но смысл будит в нас не чужая любовь, а только наша собственная. Такая это вещь, смысл. Он, как известно, не привносится извне. Поэтому чужая любовь, обращенная к вам и не нашедшая в вашей душе отклика, может не радовать, а напротив, тяготить, делать жизнь еще более бессмысленной, ибо нет ничего хуже, чем отбиваться от ненужной чужой страсти. Конечно, порой и чужая любовь может пробудить нас от эмоцио-нально-смысловой спячки. Она действует первоначально через пере-стройку нашего ощущения собственного места в мире. «Я-никому-не-нужный» и «Я-любимый» - два разных положения в бытии. Если я могу создавать для другого человека жизненный смысл или вернее, быть этим смыслом, то, значит, мое место в сфере коммуникации уважаемо и до-стойно. Из этого чувства способны родиться и интерес, и спонтанная радость, и вся полнота смысла. Но тогда, скорее всего, мы ответим лю-бящему на его чувство, и смысловое отношение сделается взаимным. Рождение собственной любви (влюбленности) в другого человека пробуждает в нас живой интерес к действительности, исподволь фор-мирует цели, манит приятными перспективами, вызывает спонтанную радость и дает каждому из нас возможность чувствовать себя полноцен-ным человеком в сообществе себе подобных. Появление в нашей жизни Любимого перестраивает всю структуру отношений с миром, ибо он становится для нас эмоциональным и смыс-ловым центром, важнейшим пунктом интереса. Любовная интенция есть одновременно интенция интереса, ибо мы встречаемся здесь с чужой очень ценной для нас субъективностью. Душа любимого - тайна, в ней есть для любящего бесконечная глубина, которая не может быть сведе-на ни к совокупности внешних поведенческих проявлений, ни к реак-циям при сексуальной близости, ни даже к словам, которые любимый произносит нам в ответ. Именно поэтому любовное общение является глубоко смыслонапряженным, это длящаяся во времени попытка раз-гадать загадку, которая не разгадывается по определению. В связи с любимым человеком обретает смысл и вся остальная жизнь. Мы оказываемся захвачены желанием работать, творить, добиваться благ ради того, чтобы порадовать любимого, создать условия для его разви-тия, чтобы расположить его ко взаимной любви и сохранить эту взаим-ность. Для любимого человека надо поддерживать собственную вне-шнюю и внутреннюю привлекательность. Самые простые и рутинные моменты быта и ухода за собой тоже приобретают смысл. Есть, ради чего стараться! Любовь не может жить без надежды, а надежда - это взгляд в буду-щее. Даже тот, кто влюблен безответно, втайне всегда надеется на чудо: на то, что ему где-то когда-то ответят любовью. А счастливая любовь непременно строит планы, глядит на перспективу через магический кристалл радости. Конечно, реальная любовь - сложное отношение, она включает взлеты и падения, встречи и расставания, но и борьба воль, и обиды, и примирения, как бы они ни были трудны, все равно наполняют жизнь смыслом, и наличие этого смысла не надо доказывать - каждый, кто хоть раз любил, знает это по себе. Второй фактор возвращения и сохранения смысла - это проявление любопытства. Причем любопытства в разных его формах. Если чело-век, погруженный во временную смыслоутрату встрепенулся и с любо-пытством - познавательным интересом повернулся к чему-то, дело по-шло на лад, смысл возвращается. Любопытство может быть любознательностью. Уныло глядя в те-левизор, можно вдруг заинтересоваться иерархией в стае макак, пробле-мами НЛО или этническими конфликтами в странах Африки. Можно случайно наткнуться в доме у знакомых на интересную книгу или услы-шать нечто, привлекшее внимание, в радиопередаче. В любом случае некое знание становится тем аттрактором, которое притягивает внима-ние, заставляет бежать в библиотеку, обследовать возможности Интер-нета, искать знакомства, позволяющие поглубже погрузиться в пости-жение предмета, ставшего смысловым ядром. К сожалению, любозна-тельность - это тот вид любопытства, который не очень часто посещает людей, вышедших из ученического и студенческого возраста, хотя его смыслосозидающая сила огромна. Гораздо чаще из временной смыслопотери нас выводит знание со-всем другого рода, то, которое рождается в коммуникации - это знание о других людях и совершающихся с ними событиях: новости, сплетни, слухи... Если обратиться к работе М. Хайдеггера «Бытие и время», то мы уви-дим, что при всем своем желании говорить о любопытстве исключитель-но как о способе бытия понимания и истолкования, он все же не удержи-вается от его уничижительной оценки. Любопытство и болтовня связаны для него с неподлинностью человеческого существования. «Любопытство везде и нигде, - пишет он. - Этот модус бытия в мире обнажает новый способ бытия повседневного здесь-бытия, в каковом способе бытия здесь-бытие постоянно лишает себя корней. Болтовня располагает и путями любопытства, она говорит, что надо почитать, что - повидать. Это бы-тие всюду и нигде, присущее любопытству, препоручено болтовне». Позиция Хайдеггера диктуется тем, что главное отношение для него - отношение человека к бытию, несказуемое переживание, выводящее нас за рамки предметного мира, выразимого на языке дискретных форм. Человеческое оказывается для него «слишком человеческим», слишком мелким, суетным и плоским. Однако сами люди, погруженные в повсед-невность и разделяющие все ее ведущие характеристики, черпают свои смыслы именно из того «поверхностного» общения, которое Хайдеггер полагает неподлинным. Что поделаешь, даже мистики не могут жить одними лишь откровениями, тем более, что откровение- не перманентное состояние. А уж о нормальном среднем человеке и говорить нечего. Любопытство и болтовня - важнейшие моменты обычной, не претендующей на эзотеризм жизни, и более того, это моменты, которые привносят в наше существование чувство смысла. Быть может, Хайдеггеру эти смыслы не понравились бы, но это уж его личный вопрос: что, почему и как одушевляет жизнь конкретного человека, во многих слу-чаях остается загадкой для других людей. Как говорится, кому поп, кому попадья, а кому попова дочка. Наибанальнейшая болтовня, соседское судачение выполняет важную миссию по отношению к нашей личности: в болтовне «о том, о сем», во-первых, нам подаются наиболее яркие и острые события жизни других людей, способные оживлять наш интерес, - а что может быть интереснее, чем другие люди, в особенности, если они значимы для вас? Когда человеку делаются вовсе неинтересны другие люди и их дела, это значит; что психологическая патология зашла далеко и стоит обратиться за профессиональной помощью. Во-вторых, болтовня всегда предполагает возможность своего дления в будущее: поболтали сегодня, поболтаем и завтра, непременно будет, о чем! Новости и сплетни не могут быть интересны перед лицом конца света. Они являются «смыслоносительницами» только при условии темпоральной перспективы вернуться к сегодняшнему и отынтерпретировать все заново. Болтовня - всегда опыт интерпретации, перетолкования, а значит, приписывания вариативных смыслов. Наконец, если с вами начинают болтовню, то это свидетельство ва-шей значимости, вашего высокого статуса в коммуникации. С неприятным, отвратительным человеком обычно не стремятся болтать, его избегают, от него уклоняются. Поэтому сам факт болтовни являет собой род психологического поглаживания. Чувство смысла рождается в болтовне спонтанно: люди значимы для тебя, ты значим для людей, и отсюда следует эмоционально-смысловой подъем. Еще один важный способ пробуждения временно уснувшего чувства смысла - это обращение к искусству. В особенности, к художественной литературе, театру, кино, то есть тем формам, которые предполагают сюжетную линию. «Малые смыслопотери» связаны с событиями в нашей личной судьбе, это душевный анабиоз, возникший из собствен них разочарований, усталости, однообразия дней. Приобщение к чужой судьбе, к ходу чужой жизни, созданной воображением талантливых ав-торов, оказывается способно временно заполнить эмоционально-смысловые пустоты, подобно тому как некоторые лекарства попросту вос-полняют отсутствующие в организме гормоны и ферменты. Мы в пол-ном смысле слова начинаем «жить чужой жизнью», переживать чужие чувства, полниться чужими смыслами, которые в это время восприни-маются как свои. Искусство - всегда возможность прожить чужую судь-бу, быть может, совсем не похожую на нашу собственную. Чем более та-лантлив автор произведения, тем в большей степени он дает нам «пи-люли смысла», которые ликвидируют эмоционально-смысловой дефицит и помогают внутреннему миру восстановиться для собствен-ной смысл созидательной работы. Разные литературно-художественные произведения добиваются это-го эффекта по-разному. Любимый многими жанр детектива, фантасти-ческого романа, фэнтэзи будит наше чувство смысла остротой интриги, необычностью происходящего, притягивает интерес сменой испытаний и побед, которые одерживают главные герои - те самые, с которыми мы вольно или невольно отождествляем себя. В остросюжетных произ-ведениях доминирует содержательный момент, фактор неожиданнос-ти, он дразнит ум, вызывая соответствующие чувства: интерес, любо-пытство, желание понять логику приключения. Иной эффект создают произведения, подобные романам «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста или «Алмазный мой венец» Валентина Катаева. Здесь чувство смысла рождается именно как чувство, за счет подробного вос-произведения ярких эмоциональных впечатлений, визуальных образов, «вкусных» деталей, которые переживаешь непосредственно - практи-чески как факт собственной жизни. Однако чувство смысла может быть пробуждено не только такими позитивными переживаниями, как любовь, нейтральными, как любопытство и болтовня, и художественно-фантазийными, как приобщен-ность к произведениям искусства. Огромный смыслообразующий заряд несет ненависть. Наверное, это не лучший способ возрождать смысл, но реальности он действует очень часто. В ненависти мир разъят, разорван, изуродован, враждебен. Однако это враждебность непосредственно взывает к агрессии, к активному целеполаганию и жесткому самопроявлению. Если человека, пре-бывающего в состоянии временной смыслопотери, очень уязвить, отнять у него имеющееся, подвергнуть унижению, то одной из яр-ких реакций будет восстановление смысла через борьбу с обидчиком. В реальной жизни мы видим, что современное поколение молодых людей, чье детство прошло в разгромленной Чечне, воюющем Карабахе или Абхазии, поистине живет ненавистью к своим иноэтническим обид-чикам и лелеет мечту извести врагов под корень, не считаясь ни с каки-ми принципами гуманности. Национальная вражда, идеологическая ненависть, религиозная рознь - все виды идеологий, создающие «образ врага», дают тысячам и тысячам людей пусть примитивное, жесто-кое, но вполне реальное чувство смысла. Здесь присутствует и яркий интерес, и четкая цель, здесь строится проект долгой победительной борьбы, клокочет торжество грядущей мести, чувствуется сплоченность и единство со «своими». К великому сожалению, пути смыслосозидания через простые и грубые чувства нередко оказываются более короткими, эффективными, успешными, чем долгая и кропотливая работа любви, служения, гуманности. Завершая нашу статью, обратимся коротко к такому сюжету, как стремление человека выйти из состояния временной смыслопотери. Если психика пребывает в норме, то человек, подверженный в данный момент депрессивному настроению, как правило, хочет от него изба-виться. Можно сказать, что чувство смысла до конца почти никогда не исчезает из нашей жизни, если мы сохраняем ясный ум и способность критичности. При тоскливой обессмысленности и отсутствии желаний мы, по крайней мере, желаем вновь желать, понимаем, что «с нами творится что-то не то» и ищем для себя помощи. Стремление «вернуть чувство смысла» тоже может быть смыслом. Мне кажется, что важным фактором такого возвращения могли бы быть специальные методики работы со способностью внимания. Внимание - это луч нашего сознания, направленный на конкретный фрагмент реальности, ибо охватить «всего мира» мы все равно не можем. Однако очень много значит, на что именно падает взгляд; что становится объектом внимания. Этим объектом могут быть темные стороны действительности, которые приведут нас к углублению депрессии, а могут - светлые черты мира, способные самим фактом своего существования, своей яркостью и радостностью непосредственно сообщать чувство смысла. Должная направленность внимания, чувственно-смысловой толчок, и... человек выходит из тяжелого морока, чтобы жить, творить, процветать. В заключение я хочу описать метафору, которая всегда возникает у меня при размышлении о чувстве смысла. Представьте детскую книжку-раскладушку в серой непривлекательной обложке без картинок. Книжка закрыта, она похожа на тусклый плоский камень, в ней нет ни света, ни игры, ни фантазии, один только угрюмый мрачный переплет смотрит на вас. А потом книжка открывается, и внутри нее вдруг распрямляются картонные фигурки, изображающие сказочную жизнь, сияют дивные пейзажи, веселятся ярко одетые люди, полыхают цветы. Фигурки объемны, они даже двигаются, и вы входите в волшебную сказку на равных и бродите в восторге по улицам уютных городов, и за каждым углом вас ждет прекрасная тайна. Так и чувство смысла. Оно открывает для нас сказочность и притягательность мира, высвечивает его многогранность, манит таинственной далью - надеждой, любовью, победой. И так происходит всегда, даже если еще минуту назад мы не видели ничего, кроме серой обложки. Литература: 1. Леонтьев Д.А. Психология смысла. М., 1999. С. 78. 2. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1993. С. 37.

Д.филос.н Золотухина-Аболина Елена Всеволодовна

Люди с неуравновешенным внутренним миром были всегда.

Во все времена существовали заики и истерички, те, кто страдал фобиями и депрессиями, испытывал постоянную тревожность, неуверенность, чрезмерно страстно привязывался к другому человеку или ощущал необузданную жажду господства.

Они существовали так же, как были сумасшедшие и калеки, прокаженные и сифилитики, уроды и больные. Причем этих последних было так много и они столь явственно заполняли города, села и дороги, что на тех, первых, никто попросту не обращал внимания. Фобии и депрессии переживались тихо, ибо пойти с ними было не к кому, ну разве что к приходскому священнику, который мог по-увещевать при помощи слова Божьего. Изгонять бесов брался при этом далеко не каждый святой отец. Кого тоска слишком заедала, бросался в омут головой. А сильная жажда власти и вовсе не рассматривалась как дефект.

Явленные миру физические и психические патологии заслоняли проблемы души – феномена тонкого и эфемерного. Эти проблемы вышли на первый план в XIX-XX веках, когда человечество до некоторой степени справилось с массовыми физическими и тяжелыми психическими недугами и установило медицинский надзор. Зато теперь пришла очередь обратить внимание на миропереживание «среднего человека», и это миропереживание оказалось также не очень здоровым и не очень приятным. Невротическая личность нашего времени – массовое явление: еще не больной, уже не здоровый, но в любом случае страдающий и неадекватный человек.

К тому же наша эпоха, окончательно сломавшая старые традиции, разрушившая ценности, которые складывались веками, поставила людей перед постоянным непрекращающимся выбором и вменила каждому полноту ответственности за всякий сделанный шаг. А это само по себе – большая психологическая нагрузка и серьезное испытание.

Итак, практически каждый из нас, где бы он ни жил, сталкивается, по крайней мере, с тремя травмирующими факторами:

Социокультурные обстоятельства.

Разрушительное воздействие средств массовой информации (СМИ).

Трудности личной судьбы.

Первый фактор, мощно способствующий невротизации, это конкурентная система отношений в современном рыночном обществе (социокультурный фактор). Рынок, пронизывающий все социальные пласты, превращает жизнь в непрерывные бега, в соревновательность на износ. А там, где царит жесткая соревновательность, венчающаяся слезами проигравшего и триумфом победителя, процветают подножки и подставки, интриги и наветы, ложь и очернительство.

Широко известно, что в процветающих США спокойно работать нельзя, так как работа превращена в постоянный экзамен, где провалившихся отбраковывают, ставя на их место других сотрудников. Поэтому все вынуждены непрерывно трепетать. Для экономики это замечательно, но для людей очень вредно. Быть может, именно поэтому в США так процветает психотерапия и психоанализ. Их успех поддерживается еще тем, что конкурирующие между собой люди не станут откровенничать друг с другом и плакаться друг другу в жилетку. Они предпочитают платить деньги специалисту и рассказывать о своих бедах ему, зная, что он сохранит их секреты и не выдаст их слабости соперникам.

В нашей стране психологическому здоровью населения активно противодействует режим постоянных социальных потрясений, лихорадящих Россию на протяжении всего XX века. Жизненные и смысловые кризисы, сокрушение одной системы ценностей и насильственное навязывание другой, развал условий воспроизводства крупных социальных групп, смена в последние десять лет патерналистского государства на криминально-анархическое – все это делает внутренний мир шатким и безопорным, людей – растерянными и сбитыми с толку. Они, быть может, и побежали бы толпами к психотерапевтам, но этих последних очень мало, зачастую они не профессионалы, и лечение стоит дорого в сравнении с зарплатой, которую, ко всему прочему, порой не платят годами. Отечественные социальные условия не менее, а быть может, более травматичны для человеческой души, чем западные, к ним добавляется хаос и неразбериха, бездействие закона, что означает полную личностную незащищенность, которая выражается в тревожности, страхах, суицидальных тенденциях.

Второй фактор, способствующий в современных условиях невротизации, это работа средств массовой информации (СМИ). Здесь нам проще апеллировать к отечественному опыту, хотя деятельность российского телевидения является ничем иным, как калькой с телевидения западного.

В постперестроечной России, к сожалению, возобладали тенденции некритичного заимствования телевидением худших образцов построения работы западными СМИ. Способы и приемы воздействия на аудиторию, применяемые всеми каналами современного отечественного телевидения, направлены на дестабилизацию и дегармонизацию и без того достаточно дисгармоничного и смятенного массового сознания. Как информационные, так и развлекательные передачи (прежде всего кинофильмы, представленные большим количеством боевиков, фильмов-ужасов и фильмов, посвященных паранормальным явлениям) показывают такую картину мира, где, по существу, отсутствует нормальная человеческая жизнь. Она заменена «патологической повседневностью», в которой «эксперт по патологии» (следователь, полицейский, врач-психиатр, экстрасенс-оккультист, патологоанатом, комментатор происшествия или сама жертва) является главным и практически единственным персонажем.

Взглянем на некоторые модели, широко представленные как в информационной, так и в «художественной» части деятельности ТВ.

Модель 1. Мир есть катастрофа.

О том, что мир есть катастрофа, несчастный случай, смерть и увечье говорят нам с раннего утра все телепрограммы, ибо они начинают передачу не с общезначимых фактов экономического, политического и культурного порядка, а с радостного повествования о случившихся в любом конце мира пожарах, землетрясениях, взрывах и перевернувшихся автомобилях.

Эти факты навязчиво повторяются в течение всего дня, превращая действительность в жуткую и кровавую «хронику происшествий». Едва открыв глаза, бедный российский гражданин – вы да я – получает огромный заряд негативных эмоций: он видит растерзанные тела, подробно показанные оператором, слышит стенания родственников погибших, тревожно реагирует на число очередных жертв и, конечно, вольно-невольно прикидывает в уме, не станет ли он сам очередной жертвой непредсказуемого несчастья. Судьба видится как в стихотворении Арсения Тарковского:

Когда судьба по следу шла за нами

Как сумасшедший с бритвою в руке.

Модель 2. Мир есть преступление.

Хроника всего скверного, что случилось как бы нечаянно и без злого умысла, дополняется восторженным неумолчным рассказом тележурналистов о деяниях намеренных: телезвездами и главными персонажами становятся кровавые маньяки, рэкетиры, международные террористы, солдаты-насильники и т. д. А поскольку катастрофы и преступления перемежаются на телеэкране и дополняют друг друга, то действительность предстает перед и без того удрученным российским зрителем совсем ужасной. В ней, в этой чудовищной действительности, не рождаются дети, не строятся дома, не делаются открытия, не растет хлеб. В ней только звучат угрозы, громоздятся горы трупов и текут реки крови. Какое уж тут «светлое будущее»! Главное – не быть взорванным, застреленным или украденным. Наше телевидение тщательно сеет страх. Невротические отклонения, депрессии и суицид являются в немалой степени делом рук тех, кого народ неласково прозвал «журналюги». Это вполне инфернальные личности, хотя в непосредственном общении они могут выглядеть милейшими ребятами. Суть в том, что «милейшие ребята» делают вполне адово дело: настойчиво и целенаправленно расшатывают психику своих сограждан.

Модель 3. Мир есть остросюжетное приключение.

Остросюжетные приключения, к которым сводится повседневность, представлены на экране уже не столько информационными передачами, сколько кинофильмами определенного плана. Причем, презираемые снобами «мыльные сериалы» оказываются среди этих кинофильмов средоточием гуманности и реализма. Затопившие наши экраны боевики редуцируют реальные человеческие отношения к примитивным желаниям, экстремальным действиям (бесконечные погони, стрельба и убийства), грубым чувствам (ненависти, зависти, мстительности) и дурным манерам (чего стоят крик и ругательства, сопровождающие каждый эпизод!). Поколения маленьких россиян вырастают в полной уверенности, что разнузданная агрессия – это нормальное человеческое состояние, никем не осуждаемое и даже весьма похвальное.

Агрессия на одной стороне подразумевает ненависть, страх и злую мстительность – на другой. Патология рождает патологию.

Модель 4. Мир есть циничная клоунада.

К рассмотрению мира как циничной клоунады приглашают нас многочисленные политические комментаторы, которые ернически издеваются над лидерами противоположной политической группировки. Свой вклад в дело десакрализации всего на свете вносят многочисленные «юмористические передачи», печально павшие ниже балаганного уровня. Взаимные оплеухи Бима и Бома представляются по сравнению с «Городком» просто верхом эстетизма и интеллектуальности. Стоит отметить, что крайне циничной выступает и сегодняшняя пресса, печатающая издевательски-насмешливые заголовки над статьями о трагических событиях. Развенчание «всего святого» – типичная черта как электронных, так и обычных СМИ.

Крупные позитивные сдвиги в развитии современной России не возможны, на наш взгляд, без радикальной переориентации работы телевидения, радио, газет. Если мир – это катастрофа и преступление, если в нем нет ничего, кроме грубых страстей и злого ерничества, то в нем просто незачем жить. И это «незачем» тяготеет над нами уже сегодня, выливаясь в массовые детские самоубийства, в деградацию взрослых и ужас стариков.

У современного телевидения есть только один явный плюс – его всегда можно выключить.

И все же в начале XXI века жить без него нельзя. Поэтому прогрессивность власти, которая сейчас возникает и формируется в России, будет определяться не только успехом экономики и внешней политики, не только отношениями с политическими элитами внутри страны, но и тем, насколько эта власть сможет создать позитивную духовную и психологическую атмосферу, насколько она подвигнет СМИ к тому, чтобы они вернули нам обычную повседневную жизнь – с ее радостями, успехами и простыми человеческими заботами.

Третий фактор невротизации современного человека – это обстоятельства его индивидуальной судьбы. Личные катастрофы, потрясения детства, внезапные разочарования или крушение жизненных планов – все это выбивает человека из колеи, обессмысливает его жизнь, погружает в негативное эмоциональное состояние на длительное время.

Нередко люди сами спонтанно выходят из тяжелого эмоционального неблагополучия. Или пытаются это сделать, как умеют. В книге Ф. Василюка «Психология переживания» описывается четыре типа преодоления психологических кризисов, возникших по разным причинам. Следуя основным мотивам этой книги, рассмотрим возможные варианты такого выхода.

Гедонистическое переживание.

Гедонистический, как известно, это ориентированный на удовольствие, придающий приоритет чувственному началу. Гедонистическое переживание свойственно людям с инфантильной установкой на «принцип удовольствия». Это своеобразная защита от психологического страдания, основанная на игнорировании внешнего мира. Человек создает иллюзию, будто никаких перемен не произошло. Так девочка, у которой долго болела и умерла мать, продолжает ухаживать за ней так, будто она еще жива. Или смещенный с должности начальник продолжает упрямо ходить в свой кабинет.

Как видим, гедонистическое переживание жизненного удара не ликвидирует невроза. Скорее, оно само есть форма невроза, где защитой от нестерпимой боли выступает искажение реальности, опора на фантастическую ситуацию.

Реалистическое переживание.

При реалистическом переживании человек подчиняется диктату обстоятельств, считается с реальностью, стараясь принять ее такой, какая она есть. Здесь оказывается задействован механизм терпения, так как никакого удовольствия травматическая ситуация в себе не несет, и всякое удовольствие должно быть отложено, оно находится в неопределенной временной перспективе. Стремясь избавиться от овладевшего им страха и отчаяния, человек либо полагается на «авось», либо опирается на надежду. Если он может что-то сделать в сложившейся ситуации, то прилагает усилия для достижения цели. Он стремится совладать с тяжелой реальностью, перебороть ее.

Однако терпение, как показывает Ф. Василюк, состояние временное. Оно исчерпывается, и чтобы не провалиться в бездну отчаяния, индивид может воспользоваться суррогатами. Это хорошо иллюстрируется сказкой-притчей о Нильском крокодиле:

«Нильский крокодил питается исключительно ананасами. Всегда и только ананасами. Но когда нет ананасов, он ест бананы. Когда нет бананов, он есть морковку. Когда нет морковки, ест картошку. Когда нет картошки, зарывается на три метра в землю и плачет крокодиловыми слезами».

Суррогат, часто применяющийся при исчерпавшемся терпении, – полная смена нарушенного отношения с социумом. Если мне закрыт путь стать художником – стану железнодорожником! Не женился на Маше – женюсь на Даше. Или что-нибудь в этом духе. Такой спонтанный способ переживания предполагает дискретность жизни, относительную самостоятельность ее фаз. Тогда прошлые планы и мечты отметаются и полностью заменяются другими. Это не всегда возможно и не до конца приносит успокоение, но это способ смягчить ситуацию.

Ценностное переживание.

Ценностное переживание возможно лишь при сложности и неоднозначности внутреннего мира человека, при его способности к рефлексии и выбору.

Человек бывает серьезно выбит из колеи, когда его ценности сталкиваются с противоречащим им внешним миром, либо между собой сталкиваются сами ценности.

Если между собой столкнулись высшие и низшие ценности, то низшие могут быть либо отброшены (например, отказ от личной карьеры ради защиты родины), либо вписаны в отношения с высшими и подчинены им. Так, ценности вкусной еды могут быть определенным образом подчинены ценностям набожности, но при этом не отвергнуты. Иногда реализация низших ценностей откладывается «на потом» («выращу детей, тогда отдохну»).

Столкновение равнозначных ценностей (служебный долг и любовь, политические и религиозные убеждения и т. п.) всегда преодолевается драматически. Здесь практически невозможно избежать страдания.

Люди разными путями выходят из ситуаций, когда в результате столкновения с реальностью они теряют самое ценное для себя. А потери эти могут быть совершенно разнородными.

Так, если умирает любимый человек, с которым связывались все жизненные планы, оставшийся может преодолеть тоску и депрессию, эстетизировав его образ. Память об умершем может стать импульсом для дальнейшей жизни и творчества.

Однако утратить можно не только человека. Можно потерять собственные убеждения, разочароваться в них, увидев их несостоятельность, жизнь может показать нам, что мы не правы. Тогда необходимо искать новую ценностную систему, непременно простив себе заблуждения и ошибки прошлого.

Впрочем, удары жизни не всегда заставляют нас менять собственные убеждения. Порой эти убеждения, например, нравственные принципы, настолько глубоко и твердо усвоены человеком, что он соблюдает их, несмотря ни на что. Он скорее пожертвует самой жизнью, чем откажется от убеждений и следует внутренним правилам практически в любой обстановке.

Мы не беремся здесь продолжать описание и разбор кризисных и тяжелых психологических коллизий, из которых люди выходят интуитивно, осуществляя бессознательный поиск новых позиций, если старые оказались исчерпаны. Важно другое: люди решают проблемы собственного внутреннего мира, когда сталкиваются с ними в ходе жизни. Они вольно или невольно выступают собственными психотерапевтами. Они спасают себя от внутреннего мрака, вытаскивают себя из болота за волосы. Стоит внимательно приглядеться к тому, что же помогает им быть психологическими помощниками самим себе? Какие факторы способствуют их самопомощи?

Назовем три таких фактора.

Сочувствие и советы близких.

Мировоззренческие установки, заданные культурой.

Популярная психотерапевтическая литература, предлагающая потенциальным пациентам разные методики для работы с собственным сознанием, а точнее – с внутренним миром.

Первый фактор – важнейшая психологическая опора для человека во все времена и при всех обстоятельствах. Человек человеку не только друг, товарищ и брат, но еще и психотерапевт. Надо сказать, что на этот момент обратил внимание один из выдающихся психологов и философов XX века А. Маслоу. В своих работах он подчеркивает, что сама жизнь, наполненная событиями, общением, человеческим взаимодействием, способствует заживлению душевных ран, преодолению внутренних проблем, развязыванию затянутых психологических узлов.

А. Маслоу пишет: «Источником безопасности, любви и уважения не могут быть деревья или горы, даже общение с собакой не может приблизить человека к подлинному удовлетворению базовых потребностей. Только люди могут удовлетворить нашу потребность в любви и уважении, только им мы в полной мере отдаем любовь и уважение. Базовое удовлетворение – вот главное, что дарят друг другу хорошие друзья, любовники, супруги, хорошие родители и дети, учителя и ученики, именно его ищет каждый из нас, вступая в те или иные неформальные отношения, и именно оно является необходимой предпосылкой, условием sine qua поп для того, чтобы человек обрел здоровье, приблизился к идеалу хорошего человека. Что, если не это, является высшей (если не единственной) целью психотерапии?

Такое определение психотерапии влечет за собой два крайне важных последствия: 1) оно позволяет нам рассматривать психотерапию как уникальную разновидность межличностных отношений, так как некоторые фундаментальные характеристики психотерапевтических отношений свойственны любым «хорошим» человеческим отношениям, и 2) если психотерапия представляет собой разновидность межличностных отношений, которые, как любые другие отношения, могут быть как хорошими, так и плохими, то этому межличностному аспекту психотерапии следует уделить гораздо большее внимание, нежели уделяется сейчас» (Маслоу А. Мотивация и личность. М., 1999. С. 329. 173).

В России по сей день общение с близкими – родными, друзьями, оказывается главным психотерапевтическим средством. Обычно человек сам выбирает себе того, кому может открыть душу, с кем он может безбоязненно разделить свои проблемы, на чье сочувствие и поддержку можно опереться. Иногда одного лишь согласия выслушать добровольную исповедь оказывается достаточно, чтобы на сердце полегчало.

Кроме того, близкие могут попытаться отвлечь страдающего от его больных вопросов, развлечь его, переключая внимание на что-то новое, интересное, способное пробудить любопытство и жизнерадостность. Так порой поступают с детьми, отвлекая их от боли, но этот прием прекрасно срабатывает и в облегчении психологических мук взрослого человека. Именно близкие способны с позиций сочувствия проанализировать проблему, привести попавших в аналогичные обстоятельства, и рассказать, как они справлялись с ними. Могут предлагаться самые разные стратегии поведения. В этом случае обычный сочувствующий собеседник практически выполняет роль психотерапевта, так как создает для друга – «пациента» целый веер возможностей и обсуждает вместе с ним, что получится, если тот или иной вариант поведения и мышления воплотить в жизнь.

Человек, разделивший свои внутренние заботы с родными или друзьями, чувствует поддержку, ощущает, что он не одинок, и это дает ему возможность скорейшей душевной перестройки. Хотя, разумеется, главную работу по трансформации собственного сознания и бессознательных установок за него не может выполнить никто. Но ведь и опытный профессиональный психотерапевт, в конечном счете – внешний наблюдатель и «голос со стороны». Он не может стать «внутренним ведущим» для пациента. Тот, кто страдает от невротических моментов, окончательное исцеление может получить только сам, в результате собственных душевных усилий.

Второй фактор с успехом служит в качестве психотерапевтического средства, так как сообщает индивидам определенные ориентиры мышления и переживания, способные объяснить страдание и снизить его накал. Всякая серьезная система мировоззренческих взглядов предполагает арсенал утешительных и вдохновляющих идей, способных мобилизовать силы, воззвать к пафосу или к смиренному, достойному принятию событий. Внутреннее страдание, так же как удары судьбы, должно иметь смысл, тогда человек сможет преодолеть собственную тоску и удрученность, тревожность и страх.

Бросим короткий взгляд на те толкования страдания, его причины и смысла, которые содержатся в безрелигиозном взгляде на вещи, в христианстве и в древних эзотерических учениях, признающих карму и перевоплощение.

Возьмем в качестве примера неразделенную любовь, принявшую форму страстной невротической зависимости. Такая зависимость от объекта любви являет собой настоящее страдание. Влюбленный, зависимый человек (нередко это женщина, хотя в таком положении бывают и мужчины, о чем нам ярко повествует роман С. Моэма «Бремя страстей человеческих»), постоянно стремится к своему избраннику, проявляет к нему повышенное внимание, претендует на близость, как физическую, так и духовную, но, как правило, получает отвержение (периодическое или постоянное), выстраивание «дистанций» и разные формы манипуляций-дразнилок.

Невротизм заключается в том, что влюбленная сторона света белого не видит, отказывается от всех радостей жизни, сосредоточивается на борьбе за «свое счастье» и на этом пути все время применяет одни и те же стратегии – нападение и удержание. Но именно это встречает сопротивление «объекта любви», который как бы и не разрывает отношений до конца, но и не удовлетворяет желаний «соискателя». Возникает что-то вроде бесконечной жестокой игры в догонялки или прятки: возлюбленный убегает или прячется, а влюбленный догоняет или ищет, но никогда не достигает цели. Подобная ситуация может длиться годами, совершенно изматывая и вводя в депрессию прежде всего «догоняющую» сторону.

Как истолковать это положение с разных мировоззренческих позиций?

Безрелигиозный взгляд.

Причина страдания.

В безрелигиозном сознании никто не ищет для сложившихся обстоятельств высших трансцендентных причин или воздействия запредельных начал. В этом случае причиной страдания оказывается просто неудачный выбор: «Не к своему прилепилась (прилепился)». Это промашка, результат неопытности или заблуждения.

Второе объяснение – неверное воспитание, неправильно сформировавшийся внутренний мир. Женщина (или мужчина), проявляющие безрезультатную настойчивость в преследовании избранного существа и терпящие от возлюбленного много ударов, выступает как человек, не обладающий чувством собственного достоинства или утративший его. Чувство собственного достоинства – одна из ведущих ценностей безрелигиозного сознания, уважение к себе – фундаментальный момент для жизни личности.

Смысл страдания.

Невротическое страдание для человека неверующего оказывается полностью бессмысленным и саморазрушительным. Из него нельзя, по существу, извлечь никакого полезного опыта. Само по себе страдание следует как можно скорее ликвидировать, так как оно только иссушает душу и отнимает силы.

Чтобы решить подобного рода проблему, безрелигиозный человек должен быть вдохновлен двумя прекрасными идеями: идеей достоинства и идеей независимости. Конечно, сделанного неудачно выбора отменить уже нельзя, но возможно его не повторить, не воспроизвести в других обстоятельствах.

Необходимо разорвать кабальную связь, а это возможно, если гордость выдвигается на первый план и противостоит желанию угождать другому человеку и добиваться его благосклонности. Однако гордость как идея плохо срабатывает, если человек не преодолеет установки на собственную зависимость. Необходимо практически, хотя бы в узкой сфере жизни, начать проявлять себя как самодостаточное, самостоятельное существо, и это шаг за шагом станет основанием для избавления от душевной привязки. Любите себя. Заботьтесь о себе. Развивайте свои силы и возможности. Тогда другой человек сможет оценить ваши достоинства как свободной, достойной личности.

Христианство.

Причина страдания.

Согласно христианству, причиной всех человеческих страданий является греховность человеческой природы, ослушание Бога. Человек виноват перед Богом исходно, именно по причине греха он приобрел все формы отчуждения в человеческих отношениях, так же, как получил смерть, болезни и необходимость тяжелого труда. Несчастная любовь – еще одно выражение вины и греха. При страстной привязанности к другому человек отворачивается, от Бога, которого он должен любить больше всего на свете, он творит кумира из простого смертного, отсюда и весь арсенал страданий. Таким образом, сама невротическая привязанность, не находящая ответа, – результат неверного душевного и жизненного пути, погружения в земное, ограниченное и несовершенное.

Смысл страдания.

Смысл страдания состоит в данном случае в том, чтобы напомнить человеку о порочности и тупиковости избранного направления. Вина перед Господом должна перекрыть и вытеснить те пылкие чувства, которые невротик питает к своему избраннику. Страдание сигнализирует, что надо переменить направление любви, обратить ее к вечному, а не к временному.

Кроме того, страдание может очищать душу от скверны, от избыточного эгоизма. Страдающий человек способен быть по-христиански добр к окружающим, он сопереживает чужому страданию, жалея других людей.

И, наконец, душевное страдание может быть своего рода испытанием. Если ты не станешь роптать и жаловаться, проклинать Всевышнего и ниспосланную им судьбу, ты достоин высшей милости. Если же ты идешь по пути жалоб и проклятий – не обессудь, страдания могут умножиться тысячекратно.

Решение психологической проблемы.

Решение этой проблемы, как и многих других, пролегает через обращенность к Богу. Здесь возможен двойственный пафос: с одной стороны, пафос смирения, покорности высшей воле, которая вместо радости дает мучение, с другой – пафос отказа от чисто человеческих страстей и обращенности к вечному источнику любви – Христу. При выборе небесного, а не земного, чисто-человеческие проблемы отпадут сами собой, потеряют значение, и страдание уйдет, уступив место блаженству.

Эзотерический взгляд.

Причина страдания.

Тупиковая невротическая привязанность, изматывающая в течение долгого времени силы человека, может быть истолкована в рамках эзотерического подхода как кармический узел. Согласно этому взгляду, в прошлом воплощении между людьми были острые, конфликтные отношения – зависть, ревность, или, напротив, страстная любовь, но тоже односторонняя. Возможно, нынешний любящий был тогда предметом обожания, но отверг чужое чувство сделал это грубо, бестактно, что и повлекло в новой жизни соответствующий опыт – опыт страдания от отвергнутой любви. Впрочем, карма нарабатывается все время, мы создаем линию необходимости в своей судьбе каждый день, каждым свободным выбором, поэтому кармический узел вроде тяжелой невротической связи мог быть завязан и при наличной жизни. Такое толкование сближает эзотерический подход с обычным безрелигиозным психотерапевтическим в духе Э. Фромма и К. Хорни.

Смысл страдания.

Смысл переживаемого страдания состоит в данном случае в том, что это страдание являет собой урок. Эзотерика считает, что все трудности, удары, испытания, препятствия, которые портят нам жизнь, – это уроки, предназначенные для того, чтобы мы задумались: что мы делаем не так? В чем нарушаем мы закон космической нравственности, духовности, где уклоняемся от верного пути?

Урок для безнадежно влюбленного (влюбленной) может быть разным, и поэтому страдание может получать разный смысл. Урок этот может заключаться в том, что не надо чересчур зависеть от кого бы то ни было, сколь совершенным этот человек ни казался бы.

Однако урок может состоять и в том, что не стоит настырно навязывать другому человеку своих желаний и своей воли, надо внимательно прислушиваться к ответу, устанавливать «обратную связь», только тогда есть шансы получить искомую гармонию. Если взаимности нет, от отношений следует отказаться, даже если они представляются «светом в окошке». Это не свет, а самообман.

Третий вариант урока – это вывод о том, что грубо отвергать чужие чувства, играть с ними в прятки и манипулировать душой другого – плохо, и делать так самому никогда нельзя.

Эзотерическое прочтение страдания как урока ориентирует мятущуюся душу на работу над собой, на конструктивную позицию.

Решение психологической проблемы.

Проблема может найти свое разрешение на пути внутренней перестройки, следующей за осмыслением урока. Урок почти всегда содержит два основных ориентира: ориентир на гибкое, созерцательное, нестрастное отношение к действительности и ориентир на благоволение и доброжелательство. В рассмотренном нами конкретном случае развязывание кармического узла и исчезновение страдания тоже проистекает из способности влюбленного, во-первых, легче отнестись к ситуации, ослабить собственную хватку, а во-вторых, отпустить своего вольного-невольного мучителя с благожелательностью и прощением. Пафос прощения и отпускания от себя любых негативных ситуаций и людей, их породивших, а также прощения самого себя – главный нерв преодоления невротических ситуаций, построенных на древних эзотерических знаниях.

Я не берусь сравнивать здесь разные мировоззренческие установки, способствующие психотерапии, не стану давать им оценки и выдвигать какую-либо на первый план. Лично мне кажется, что позиция, при которой можно простить себя, лучше способствует выздоровлению невротика, чем позиция, предполагающая усиленное чувство вины перед Богом. Однако каждый человек выбирает здесь сам. Глубоко верующему христианину могут в наибольшей степени помогать именно христианские установки. Вдохновляясь ими, он может преодолеть личные психологические трудности, успешно выйти из кризиса, депрессии, тупика. В то же время человек других взглядов выберет для себя иной, более соответствующий его убеждениям подход. Главное, что перечисленные нами взгляды так же, как и другие мировоззренческие установки, всегда есть в культуре, позволяя страждущей душе получить необходимую опору.

Третий фактор предлагает потенциальным пациентам разные методики для работы с собственным сознанием, а точнее – с собственным внутренним миром. С ее помощью человек может самоизлечиться, самовосстановиться, побороть тревогу и тоску. Человек может быть сам себе психотерапевтом по одной простой причине, открытой в XX веке таким направлением в изучении сознания, как феноменология: он, человек, сам приписывает всему смыслы.

Как показала феноменология, с которой тесно связаны многие направления современной психотерапии, смысл не равен ни вещи, ни образу вещи, ни обстоятельствам, ни фотографическому отображению этих обстоятельств. Смысл – это то значение, та значимость, которую мы приписываем событиям, ситуациям, словам, чужому поведению или собственному облику. Смысл отвечает на вопросы «зачем?», «ради чего?», «в каком контексте?» Разумеется, смыслы мы не изобретаем полностью сами, не вылавливаем из пустоты, они явно и скрыто присутствуют в культуре, которая дает нашему сознанию жить и развиваться. Но придать чему-либо смысл мы можем только сами, найдя его в сфере сознания и применив к конкретному случаю. Применяя смыслы для выстраивания в сознании какой-либо ситуации, мы интерпретируем действительность, по-своему понимаем ее.

Всякое невротическое состояние – это состояние эмоционально-смысловое. Тревога, страх, подозрительность, ощущение себя одиноким и зависимым – это, конечно, переживания, но они имеют мощную смысловую составную. Внимание человека приковано в этом случае к отрицательной стороне вещей, в то время как другая сторона – положительные эмоции, доверие, безопасность, широкие возможности – просто не замечается. Негативно истолкованная действительность, слитая с тревожными, гнетущими чувствами, кажется единственной действительностью, из которой нет выхода. Однако это не так.

Смыслы и переживания изменяются, это можно сделать по собственной воле, при собственном свободном сознательном решении. И этого не может осуществить за страдальца-невротика никакой психотерапевт. Он может только помогать процессу переосмысления мира, способствовать рождению новых чувств. Но рождает в себе новое, здоровое начало сам человек.

Пользуясь методиками, которые наработаны специалистами, он в силах вступить в диалог с собственным бессознательным, изменить свое эмоциональное мировосприятие, сделать смысловую картину такой, которая придаст ему бодрость и оптимизм.

Существует множество популярных пособий, благодаря которым каждый может стать собственным психотерапевтом. Эти пособия учат человека перестраивать собственное сознание самостоятельно, с тем, чтобы никто сторонний не вмешивался в этот тонкий интимный процесс. Психотерапевтические руководства содержат методики придания событиям новых смыслов, культивирования в себе добрых, благожелательных чувств, планирования в воображении положительных, а не отрицательных сценариев развития будущих событий.

Для того, чтобы воспользоваться подобной помощью, человеку нужно только осознание своей проблемы и воля к исправлению ситуации. Очень интересным автором является Луиза Хей. Она утверждает нашу способность преобразовать как пространство нашего внутреннего мира, так и обстоятельства нашей жизни:

«1. Мы несем 100-процентную ответственность за все наши поступки. 2. Каждая наша мысль создает наше будущее. 3. Исходная точка силы – всегда в настоящем моменте. 6. Все заключается в мысли, а мысль можно изменить. 9. Когда мы действительно любим самих себя, наша жизнь прекрасна… 10. Мы должны освободиться от прошлого и простить всех без исключения. 12. Принятие самих себя и одобрение своих поступков – ключ к продолжительным переменам» (Хей Л.Л. Исцели свою жизнь, свое тело. Сила внутри нас. Каунас, 1996. С. 9.).

Луиза Хей не призывает своих читателей-пациентов использовать сложные медитации или элементы самогипноза. Она предлагает им совсем простое средство – так называемые аффирмации, позитивные утверждения, которые надо упорно повторять вслух или про себя, постепенно, но неуклонно меняя собственный образ мыслей и чувств.

Другой автор – Джанетт Рейнуотер – предлагает множество несложных, но эффективных средств для корректировки своего внутреннего мира: рассказывает о роли самонаблюдения, объясняет, как можно конструктивно использовать собственную фантазию, показывает психотерапевтическую роль дневника и написания автобиографии, дает советы, как анализировать сны, работать с простыми медитациями, жить настоящим моментом, а не только мечтами или воспоминаниями (Рейнуотер Дж. Это в ваших силах. Как стать собственным психотерапевтом. М., 1992.).

На русском языке издана целая серия книг X. Сильва и Б. Голдман. Они учат человека разным способам саморегуляции и самостроительства, прибегая при этом к средствам медитации и самогипноза.

Совсем другого плана работа Д. Бернса «Хорошее самочувствие: Новая терапия настроений» (М., 1995). Она построена на принципах когнитивной терапии, позволяет человеку вести с самим собой рациональный диалог, размышляя о последствиях своих поступков и повышая самооценку. Берне показывает типичные ошибки размышления, которые заставляют людей драматизировать ситуацию.

Известной популярностью пользуются многочисленные издания по нейролингвистическому программированию (НЛП), методы которой, в принципе, тоже можно самостоятельно брать на вооружение.

И для американских, и для российских популярных изданий по психотерапии нередко характерно слияние психотерапевтического подхода с эзотерическим, что мы можем увидеть в книгах А. Свияша, В. Жикаренцева, Д. Верищагина, а также у авторов книги «Курс начинающего волшебника» В.А. Гурангова и В.А. Долохова.

Что вдохновляет и вызывает надежду на лучшее, это широкая возможность для читателя подобрать себе именно такой метод самотерапии, который подходит ему больше других. Не понравилась эзотерика – обратись к рациональному диалогу с самим собой, не подошел диалог – примени НЛП, и это не по вкусу – попробуй аффирмации по Луизе Хей или самогипноз, какой предлагает X. Сильва. Что-нибудь непременно даст положительный эффект.

Речь идет, конечно, о тех случаях, когда нет серьезной патологии, когда удрученный жизнью человек, не имея хорошего психотерапевта, должен работать сам с собой. Впрочем, даже окончив курс лечения даже у отменного специалиста-психотерапевта, он все равно будет работать сам с собой, ибо от себя-то как раз никуда не уйти.

Кроме книг по психотерапии, в некоторых случаях очень способствует восстановлению внутреннего мира философская литература, однако это относится по преимуществу к любителям интеллектуальных развлечений. Впрочем, главное в том, что каждый может и должен помогать себе сам, а для этого надо не жалеть времени и внимания для постижения «Я».

Моя душа – в моих руках!

Новая книга Федора Василюка - примечательное событие в психологических и философских кругах. Можно даже уточнить - «как всегда, примечательное событие». С первой крупной и широко известной работой этого автора «Психология переживания» я знакома с 80-х годов и даже недавно попыталась в своем учебнике по философской антропологии последовательно изложить для студентов его позицию относительно переживания кризисных смысловых ситуаций[ 1]. Получился вольный пересказ, наверное, не совсем точно воспроизводящий идеи Федора Ефимовича. Очевидно, это произошло потому, что в той, прежней книге для меня не все было внятно, и в результате мне пришлось дополнить авторское видение - своим. Новая же книга, в отличие от прежней (хотя и ставшей почти классической!), написана совершенно ясно и прозрачно, внятно и логично - это труд зрелого мастера, который одновременно выстраивает четкую систему своих представлений и указывает читателю на новые горизонты.

  • + - Идеи М. Хайдеггера: психотерапевтическое прочтение[недоступно]

    В течение последних десятилетий в российскую жизнь все более проникают теоретические идеи и практические разработки экзистенциальной психотерапии: действует Ассоциация экзистенциального консультирования, с 2002 г. выходит журнал "Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия", о философских идеях, применяемых в психотерапии, пишут такие авторы, как Д.А. Леонтьев, В.В.Летуновский, А.С. Сосланд, Ю.В. Тихонравов, помещаются в различных изданиях статьи зарубежных коллег (В. Бланкенбург, Д.Вульф, Э. Спинелли и др.). В связи с этим для российских философов-профессионалов, не чуждых интереса к психотерапии, встает вопрос о том, какие трансформации переживают экзистенциальные идеи в процессе их применения к психтерапевтической работе. Не происходит ли здесь искажение и подмена понятий, когда знаменитым именем освещаются психологические практики, весьма удаленные от позиций мыслителя? Это касается прежде всего работ М. Хайдеггера, авторитет которого освящает практику "экзистенциального анализа" (Л. Бинсвангер) и "Dasein-анализа" (М. Босс).

    // Философия М. Хайдеггера и современность (к 120-летию со дня рождения философа): материалы Междунар. науч. Конф. - Краснодар: Кубанский гос. Ун-т, 2010. - 356 с. - 100 экз. - ISBN 978-5-8209-0708-1.

    В настояще время публикация недоступна. http://philosophy.pbkroo.ru/node/67

  • + - О чувстве смысла

    Когда-то давно, в юные послестуденческие годы, вопрос о смысле жизни представлялся мне крайне мудреным, элитарно-философским и совершенно непонятным. «Смысл жизни»? Что-то такое туманное и высокопарное, некая странная надбавка к обычному человеческому существованию, которое протекает в заботах и хлопотах, в стараниях достичь то одной, то другой вполне ясной цели. Жизнь богата и увлекательна, в ней столько интересных вещей, которые надо понять и прочувствовать: надо стать хорошим преподавателем, найти свою любовь, посмотреть мир… Размышление о дополнительном и как бы парящем над жизнью общем «смысле» выступало для меня чем-то вроде средневекового спора о том, сколько ангелов удержится на острие иглы… Со временем, проходя один за другим этапы собственного жизненного пути, читая книги, посвященные смыслу, я стала понимать, что тема смысла жизни не относится к разряду элитарных забав, к области изысканной «игры в бисер». Смысл жизни - самая насущная вещь на свете, хотя выразить его в словах очень и очень трудно, ибо его содержание не полностью вмещается в рациональные формы, отчасти сливаясь с самой жизнью, ее малыми и большими заботами. Он совпадает с желанием жить, с настроением и общим эмоциональным тоном. Смысл жизни - не реестр даже самых высоких и достойных задач (хотя может включать в себя эти высокие задачи), это - состояние сознания, позволяющее человеку справляться с трудностями, преодолевать препятствия и в полной мере радоваться собственному бытию. Такое значение термина «смысл жизни» лучше всего узнаешь из личного опыта, ибо теоретическое знание не дает постигнуть его во всей полноте.

    // «Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия» №1

    Http://existancepsychology.narod.ru/ex23.htm http://existradi.ru/z-a.html

  • + - Психотерапия и Смерть: заметки философа[недоступно]

    Тема этого размышления, предлагаемого читателю - отношение к смерти, которое психотерапевт формирует у своих пациентов. Смерть - конец жизни личности - это ситуация, столкновения с которой не может избежать ни один человек. Оба ракурса, под которыми является нам эта ситуация - угроза собственной жизни и потеря близких - являются глубоко травматичными для современного индивида, принадлежащего западной культуре. Нет того, кто не терял бы в ходе жизни дорогих и любимых, нет того, кто не страшился бы тотального Ничто, в котором, по убеждению нынешней цивилизованной личности, растворяется все богатство нашей души, все надежды, чаяния и воспоминания. Согласно этому взгляду, жизненный путь каждого обрывается в безликой внепредметной бездне, которую - хоть зови вслед за Хайдеггером бытием, хоть ни зови - от этого она не становится ни безопасней, ни привлекательней. Мрачная и тревожная перспектива, трагический надрыв, печальная безысходность - вот те черты восприятия феномена смерти, которые характерны для наших дней, пронизанных сайентистским пафосом и атеистическим нигилизмом.

    В настояще время публикация недоступна. http://existradi.ru/n9_zolot.html

  • + - Философия как психотерапия (Терапевтические возможности философии)[недоступно]

    На первый взгляд философия и психотерапия представляют собой две различные, достаточно удаленные друг от друга сферы, одна из которых является теоретической, а другая - сугубо практической. Философ размышляет о началах и концах мира, о возможностях познания и фундаментальных основаниях бытия, а психотерапевт работает с пациентом, стремясь помочь ему избавиться от душевных страданий. Философ летает в высокогорном воздухе отвлеченных абстракций, психотерапевт копается в грязи надрывных эмоций и страстей. Философ никому ничего не должен: он отпускает свои идеи в мир, позволяя людям интерпретировать написанные тексты как им заблагорассудится, психотерапевт несет на себе груз ответственности за состояние конкретного человека, который пришел к нему за помощью. И все же при всем этом различии философия может успешно служить психотерапии, выступать как практическая философия, помогать страждущим находить путеводную нить.

    В настояще время публикация недоступна. http://existradi.ru/z-a2.html